СВЯЩЕННИК ПСИХОЛОГУ — ДРУГ ИЛИ ВРАГ?

«Психологи — это шарлатаны! Что они понимаю-то в душе человеческой?» – убеждены христианские радикалы. А вот есть союз: муж-священник, жена-психолог. Как они смотрят на вопрос?

Едва ли в наше время кого-то из церковных людей смущает обычная медицина, лечащая телесные болезни. С психологией дело обстоит сложнее, и это понятно, ведь психология – наука о душе. Поэтому светский неверующий психолог и воспринимается как некий шарлатан: как можно заниматься наукой о душе, если не веришь в само ее, души, существование?

Однако существует и христианская психология. О том, конкурентны ли – психолог, верящий в душу, и священник, — рассказали протоиерей Константин Пархоменко и его супруга,семейный психолог Елизавета Пархоменко.

Зачем верующему человеку психолог?

Протоиерей Константин Пархоменко:

— Первая и основная задача Церкви – приобщить человека к Богу. Для этого — богослужение, Таинства. Затем — духовническая практика, то есть помощь человеку в его возрастании в меру Божьего замысла о нем. В первые века Церкви, когда люди могли в любой момент мученически закончить свою жизнь, о такой методике речи не шло. Но позже появились святые отцы, которые писали целые трактаты о христианской нравственности, о борьбе со страстями. И мы задаемся вопросом: может быть только это и нужно? Может быть, нам нужно углубиться в изучение святоотеческого наследия и этим ограничиться?

Я думаю так: опыт святых отцов, безусловно, важен, но целый ряд вопросов оказался в их наследии не затронутым или затронутым мало. А некоторые вопросы обсуждались в соответствии с представлениями тех эпох.

Например, психология христианской семьи – взаимоотношения супругов. Тогда были четкие представления о том, что жена должна сидеть дома, заниматься хозяйством и во всем слушаться мужа. Но ведь времена меняются – меняются люди, меняются их представления о ролях мужчины и женщины в браке. И перемены эти не в худшую сторону.

Я считаю, что мы стали глубже понимать тайну взаимоотношений полов по сравнению, например, со временем Иоанна Златоуста.

Думаю, что в этом аспекте современная психология может нам помочь.

Второй пример: мир детства.

Ведь ребенок как уникальный маленький космос, у которого есть свои проблемы и чье мышление развивается по своим особым законам, тоже мало интересовал святых отцов и их современников. А в последние столетия мы открыли ребенка заново.

Исходя из того, что сегодня мы знаем о человеке, о его психофизической организации, о работе его мозга, мы должны по-новому осмыслять и самих себя, и святоотеческое наследие.

Когда меня спрашивают, зачем верующему человеку психолог, я говорю: «Представьте себе, что ребенок получил психологическую травму, например, стал жертвой или свидетелем чьей-то агрессии. У него начинаются в психике страшные процессы. Чем ему может помочь Церковь? Причащать, исповедовать, а если ему нет 7 лет, то и без исповеди причащать. А дальше? Что может еще сделать обычный священник для избавления этого ребенка от этих страшных переживаний? Как он поможет ребенку вынести на поверхность и изжить то, что произошло?»

Психология – это наука о душе. И у психолога по определению есть время для работы с клиентом, это его работа, за которую он получает деньги. Психолога не отвлекают другие вопросы – он не рассматривает мистические темы или организационные: как наладить жизнь прихода или соцпомощь, которые обычно рассматривает священник. Совмещать священническое служение и работу психолога одному человеку очень сложно. Точно также редко удается совмещать пастырство и медицину.

«Важно разграничить духовные и душевные вопросы»

Елизавета Пархоменко: Я могу привести более обыденные примеры: у взрослого человека неспособность выстроить отношения с близкими, у ребенка энурез, у подростка суицидальные наклонности. Или немотивированная агрессия, навязчивые мысли и другие невротические проявления. Может ли такой человек прийти в Церковь и получить помощь? Думаю, что да. Если человек встретит внимательного священника – уравновешенного, мудрого, спокойного – и будет готов его слушать и сам будет искренне выполнять рекомендации, ему станет легче.

И возможно, человек не просто отвлечется от своих проблем, а найдет их решение. Если вместе со священником он выработает правильную жизненную позицию и начнет действовать так, как думает и чувствует, у него, безусловно, начнет меняться жизнь. Ведь православный взгляд на мир дает человеку очень цельную жизненную позицию.

Это один из вариантов развития событий. Но есть и другой вариант: человек может и не получить помощи от священника. Почему? Потому, что у священника может банально не оказаться времени – ведь для такого подробного общения с человеком требуются немалый временной ресурс, а прихожан много.

Или у священника может не быть необходимых для такой помощи знаний. Конечно, человек может изменить свою жизнь к лучшему, даже если он просто будет читать святых отцов. Но тут шансов еще меньше, если у него не будет какого-то пастырского, духовнического руководства.

Нередкая ситуация, к сожалению: человек неверно воспринял что-то в учении Церкви и не получил мудрого наставления по этому поводу, в результате его невротические склонности только развились и усилились.

Есть еще вариант: человек приходит к священнику со своими психологическими проблемами – неврозами, страхами, неумением строить отношения с людьми и тому подобным, а священник советует ему это принять, как данность. Человек принимает и живет с этим. Да, не все можно вылечить, да у человека могут быть какие-то ограничения, а в другой области какие-то радости. Да, люди тысячелетиями так жили – значит, можно и так жить. Другое дело, что христианский подход предполагает использование всех возможностей для того, чтобы получить более полную радость от жизни.

У психолога в некоторых аспектах больше возможностей, чем у священника, ему легче сфокусироваться не только на конкретном человеке, но и на конкретном вопросе. Вероятно, священник тоже мог бы делать это, но тогда ему нужно было бы пренебречь множеством других обязанностей. И потому для людей важно разграничить духовные вопросы, которыми занимается священник, и душевные вопросы, которыми занимается психолог.

Один за всех? Можно и споткнуться

о. Константин: В древней Церкви были разные служения: кроме священников были дидаскалы (учителя), катехизаторы, миссионеры, пророки (характер их служения напоминал духовническую деятельность наших старцев), диаконы (занимавшиеся, в первую очередь, административными и социальными вопросами), врачи.

Сегодня же священник должен подчас один заниматься целым комплексом таких проблем. А тогда священник, пресвитер возглавлял евхаристическую общину и следил за нравственностью своей паствы, но не углублялся, как правило, в распутывание сложнейших клубков жизни прихожан.

В воскресный день ко мне на исповедь приходит сотня человек, а то и две сотни и больше. Говоря с каждым, у меня хватает времени только узнать, насколько жизнь этого человека хотя бы формально соответствует критериям христианской жизни: не блудит ли он, не ворует ли, не убивает, не задумал ли что-то плохое. Максимум, на что у меня есть время — дать какой-то краткий совет. А выяснить, почему человек поступает так или иначе, можно только в длительной индивидуальной беседе.

Вот я однажды задумался, сколько при моей разнообразной деятельности (проповедь, преподавание, требы, миссионерские проекты и прочее) могу позволить себе иметь духовных чад, с которыми я могу подробно беседовать хотя бы раз в неделю-две. Получилось, что не более двух десятков, более просто физически невозможно. А ведь прихожан значительно больше… Церковь не может рукополагать священника только для нескольких десятков человек, которым он будет оказывать внимательное, вдумчивое, неспешное духовное окормление.

Так что я глубоко убежден, что это нормально, когда человеку помогают и священник, и грамотный психолог. И думаю, что психолог должен быть на каждом приходе. Или, как минимум, священник должен знать координаты психолога, к которому он может направить кого-то в случае надобности.

В чем отличие христианского психолога от светского

о. Константин: Светский психолог исходит из мировоззрения, в центре которого стоит падший, искаженный грехом человек с его сиюминутными желаниями, со всеми его заблуждениями. Но именно он принимается за некую «норму».

Христианский взгляд предполагает, что «норма» – не человек падший с его «желаниями», а потенциал этого человека в христианской системе координат.

Нельзя потакать человеку в его грехах, важно помочь ему выйти на правильный путь. Когда женатый мужчина, который имеет любовницу, приходит к светскому психологу и говорит, что испытывает чувство вины, то неверующий психолог может стараться ему помочь от этого чувства избавиться.

Тогда как задача христианского психолога – не задавить человека этой виной, а помочь ему разобраться в том, что стоит за его изменами, почему он не может хранить верность и оставить свою страсть. Христианский психолог в своей работе исходит из того, каким этого человека хочет видеть Бог.

И ориентиры здесь – заповеди и та индивидуальная мера, в которую конкретный человек может их исполнить.

Границы компетенции

Елизавета Пархоменко: При этом у психолога есть границы компетенции.

Помочь человеку разобраться в ситуации, показать ему выбор – это то, что психолог может. А сказать человеку, чтоб он делал только так, а не иначе, психолог не вправе.

И в этом сходство подходов верующего и неверующего психолога. Я бы даже сказала так: дело психолога – помочь понять человеку из примера, что стоит за его изменами, — что с ним происходит на самом деле, о чем эта ситуация «измен» сигналит, лучше понять себя, свои чувства, мысли. Тогда у человека появляется свобода выбора в подлинном смысле. И тут уже решение за самим человеком. Психолог тут свое мнение транслировать не будет.

о. Константин: Верующий человек может общаться и со светским психологом, брать от него то, что кажется ему важным, а в храме со священником уже корректировать свою нравственную позицию. Я легко могу это представить потому, что у меня есть такие прихожане.

Разница в отношениях

— Услуги психолога должны быть платными? Некоторые считают — как же можно платить за «душевный разговор»?

о. Константин: Да. Если человек не платит, то его ничто не мотивирует на изменения, на выполнение рекомендаций психолога.

Елизавета Пархоменко: Деньги за психологическое консультирование – это ответственность человека. Кстати, в общении прихожан со священниками, которое бесплатно, такое бывает нередко: человек годами общается со священником, жалуется на одни и те же проблемы, получает ценные советы, которые не исполняет и всегда находит оправдания, и годами просто ничего не меняет в своей жизни.

о. Константин: Например, если с какой-нибудь пожилой женщиной дома никто не разговаривает, и, конечно, ей приятно, что она может прийти к батюшке, который ее выслушает и отнесется к ней доброжелательно – то это нормально. Желание выговориться у пожилой женщины — понятно.

Но когда приходят нормальные люди среднего возраста и делают то же самое, им это неполезно. От такого общения и священник выгорает.

Священник в любом случае должен оказывать людям поддержку бесплатно. Но реалии нашей жизни таковы, что если я сижу и беседую вот так с людьми, то меньше времени трачу на другие пастырские обязанности.

Елизавета Пархоменко: Деньги — это не только мотивация, но и границы. Во время терапии между психологом и клиентом возникают близкие, открытые отношения. Возможно, психолог для кого-то — первый человек в жизни, который его слушает, принимает. Кем тогда приходится психолог клиенту? Другом? Родителем? Учителем?

Чтобы отношения психолога и клиента были правильными, границы очень важны. Ведь если я плачу деньги за такое общение, то это точно не дружба.

Терапия — это только фрагмент жизни, как бы репетиция, мы пробуем тут что-то новое для того, чтобы потом выйти в обычную жизнь и начать жить по-настоящему.

о. Константин: В то время, как священник — это, скорее, отец. Недаром его называют батюшкой. И потому в его общении с прихожанином не должно быть товарно-денежных отношений. Разница между отношениями священника и прихожанина и отношениями психолога и клиента — как раз в границах. Психолог не может поехать на вечеринку к своему клиенту, а священник к прихожанину — может.

— Чем вообще отличаются отношения с психологом от отношений со священником?

Елизавета Пархоменко: Общение психолога и клиента ограничено конкретными временными рамками терапевтического сеанса. При этом и между священником и прихожанином, и между психологом и клиентом устанавливаются настолько близкие отношения, насколько для них это возможно. И основная разница тут не в качестве отношений, а в иерархии, которая в них присутствует.

У священника и прихожанина отношения строятся сверху вниз — это духовное руководство, у психолога и клиента отношения строятся иначе.

Ко мне часто приходят люди с запросом на мое «учительство», и мне приходится тратить определенное время на то, чтобы сказать: «Нет, я не готова брать ответственность за Вашу жизнь на себя, я не буду Вами руководить, я не готова быть Вам матерью. Наши отношения будут отношениями двух взрослых людей». И деньги играют не последнюю роль в формировании именно таких отношений.

А вот кризисную помощь можно оказывать бесплатно.

Кстати, это то, что может делать и священник, в чем он может заменить психолога и даже лучше психолога справиться с задачей.

Еще надо понимать, что психолог – тоже человек и ему надо как-то жить. Если он оказывает свои услуги бесплатно, то сразу встает вопрос о его профессиональной компетенции. Ведь кроме всего прочего ему нужно проходит личную терапию и посещать множество различных курсов для того, чтобы постоянно свою квалификацию повышать. А это все очень дорого стоит. Плюс личная и групповая супервизия, без которой тоже нельзя.

Если ставку психолога оплачивает государство или какая-то организация, например, Церковь, то можно, думаю, определить, какие услуги для клиента будут бесплатными, а какие платными. Понятно, что есть люди с серьезными финансовыми трудностями, которым тоже нужна психологическая помощь. Эти случаи требуют особого подхода.

— Многие воспринимают обращение к психологу, как не всякому доступную роскошь. А поскольку срок работы с психологом непрогнозируем, потенциальный клиент нередко подозревает, что психолог будет продлевать этот срок ради получения дополнительной прибыли.

о. Константин: Ну да, есть такие психологи. Есть и священники, которые также строят отношения с прихожанами. Например, священник говорит: «По всем вопросам спрашивай моего благословения». И прихожанин начинает вести себя нездоровым образом, что приводит к его инфантилизации, к тому, что у него атрофируется способность принимать решения. Он становится зависимым от священника.

Я считаю, что это очень опасный вариант духовничества, наставничества, даже если священник делает так не по злому умыслу. Подобное происходит в тоталитарных сектах, где гуру пытаются управлять людьми. А с деньгами это связано напрямую: прихожане благодарят священника, делают ему подарки, безропотно выполняют определенные просьбы…

И в работе с психологом, и в отношениях со священником критерий пользы: становится ли человек более взрослым, самостоятельным, лучше понимающим свою мотивацию, способным принимать верные решения? Или ему постоянно нужна «мамочка»?

Нужно ли священнику психологическое образование?

о. Константин: Азы — нужны. В том числе и для оказания кризисной психологической помощи, а это то, что священник делает часто. Но азы психологии теперь преподаются в духовной семинарии.

Священник должен понимать, как себя вести с психически неуравновешенными людьми, которые приходят в храмы, понимать, что и в каком случае говорить человеку можно, а что нельзя.

Без такого понимания священник может повести себя слишком провокационно и навредить прихожанину. Не повредит священнику и дополнительное психологическое образование.

Вот я недавно получил образование семейного психолога. И это облегчает мою пастырскую деятельность.

Малоизвестный вариант молитвы Оптинских старцев

— Современная православная психология — это адаптация традиции к современности или что-то еще?

о. Константин: Я думаю, это адаптация достижений современной психологии к христианству. И в церковной среде отношение к психологии меняется в лучшую сторону, общество в целом становится более грамотным в разных вопросах, например, в вопросах воспитания детей.

— Психология предлагает человеку разбираться с собой, в том числе со своим чувством вины. А христианские подвижники говорят о постоянном самоукорении. Нет ли здесь противоречия?

Елизавета Пархоменко: Противоречия нет. Святоотеческая литература все-таки в большей степени ориентирована на монахов. А монашеский путь — особый: под руководством опытного духовника человек отсекает свою волю и спасается. Путь к такому послушанию духовнику — через абсолютное смирение. Но это и в монашестве сегодня — редкость. А у нас эту максиму часто переносят на жизнь мирян, что не уместно и не полезно. Потому что не возможно.

Для мирянина важны многие качества, которые для монаха не актуальны или вообще вредны. К примеру, если я не умею отстаивать свои интересы, то я не смогу отстаивать и интересы близких.

А настоящие отношения супругов — когда оба человека могут сказать о своих потребностях и договориться. Если в такие отношения пытаются привнести монашеские практики, ничего хорошего не получается, у людей появляются неврозы. Мне очень нравится молитва Оптинских старцев, в ней есть такие слова: «Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом моей семьи, никого не смущая и не огорчая». Чаще мы встречаем вариант, в котором на этом месте стоит точка. Но есть более полный вариант, там есть продолжение: «…не теряя праведной твердости в защите добра и порядка».

Может ли психолог быть миссионером?

— У каждого человека, верующего или неверующего, есть свои этические принципы. Может ли психолог вообще не транслировать свое мировоззрение?

Елизавета Пархоменко: Инструмент, которым «работает» психолог — его личность, поэтому личное отношение психолога к ситуации не может не влиять на работу. Важно найти «своего» психолога, с близким тебе мировоззрением.

Я не называю себя «православным психологом». Я стараюсь быть профессионалом. Но я верующий человек, у меня есть свое мировоззрение. А поскольку психолог выстраивает с клиентом личные отношения, то меня с моим мировоззрением исключить из процесса терапии невозможно.

В мою задачу и компетенцию не входит обращение клиента в веру. Но увидев, что я верующая, клиент может захотеть узнать о моей вере больше.

Клиент всегда ищет своего психотерапевта, то есть, как правило, у меня на терапии остаются люди, которым нужна именно я. Как и любой психолог, я подхожу не всем. Так что, чаще, в моем случае имеет место не миссионерство, а катехизация.

Другое дело, что как раз потому, что ко мне чаще приходят люди церковные, на терапии всплывают вопросы их восприятия Бога, Церкви, темы смирения, послушания и так далее. То же смирение нередко оказывается «защитной реакцией», когда человек говорит: «Я всех люблю» и так защищается от окружающего мира, от своих подлинных чувств. И тогда моя работа может носить своеобразный просветительский характер — мы с клиентом проясняем, что его восприятие Бога и Церкви, скорее, продиктовано его внутренними запретами, в том числе детскими, и имеет малое отношение к тому, что на самом деле Церковь говорит. Человек приучается мыслить критически и воспринимать Бога и Церковь более свободно и живо.

— Есть мнение, что религия — это переключение внимания, уход от проблем, а не их решение.

о. Константин: Так бывает. Здесь можно вспомнить слова Энгельса: «Религия — опиум для народа». Религия во все века помогала людям справляться со стрессами, объяснять непонятное. А теперь у нас есть несколько лучшее объяснение грома и молнии, нежели громыхание по небу колесницы Ильи Пророка.

Но помочь справиться, успокоиться, пережить – на значит увести.

Не «увести», а перевести проблему в иной уровень, духовный, увидеть «проблему» перед Богом, в ее корне, понять Его волю о себе и принять ее, – вот смысл «религии» как связи с Богом.

Бог помогает решать нашу главную «проблему» — понять самих себя и прожить жизнь не в суете, а по-настоящему, открыв и реализовав то, что Он о нас задумал.

И если человек так понимает «религию», он начинает молиться, и его жизнь начинает меняться к лучшему и на мистическом, и на психологическом уровне.

Религиозный клиент – самый замороченный?

— Порой считают, что религиозный человек более склонен к мышлению штампами, к самообману, к искаженному чувству вины.

Елизавета Пархоменко: Это тоже правда. В Церкви, как и в жизни, из всего, что есть, человек видит и слышит то, что хочет и может воспринять. Как в евангельском отрывке: если око твое будет чисто, все в тебе будет светло.

Например, приходит робкая девушка, которая боится отстаивать свою позицию или считает, что близкие отношения с мужчиной —всегда плохо. Ей тяжело с этим жить. Но тут в Церкви она слышит монашеские наставления на этот счет – как раз про смирение. А еще о грехе удовольствий. В силу своего настроя все другое она пропускает мимо. И вздыхает с облегчением – теперь ее внутренние запреты стали внешними законами. Она живет так, как и до того, только теперь с ощущением, что «все правильно».

Поначалу это сильно облегчает жизнь. Но проходит время, девушка в возрасте, а семью не создала… И начинаются сомнения: как же так? Вроде все делает «правильно», а вот нет радости!

Мы с клиентами нередко разбираем такие ситуации: что они видят в учении Церкви, а что упускают и почему. И так приближаемся к тому, что и правда говорит Церковь, а где самообман как защита из страха жить. С моей точки зрения такая работа приближает к подлинному христианству.

о. Константин: Человек пребывает в некой иллюзии. Значит ли это, что надо его в этой иллюзии и оставлять? К сожалению, часто так и оставляют и считают, что это нормально.

Я уверен, что человека из этих иллюзий нужно выводить. Наше христианство должно быть трезвым. И замечательно, когда есть пастыри, которые понимают, что к нашим мирским реалиям не всегда применима монашеская логика. Но их мало. Чаще человек попадает в обстановку, которая становится питательной средой для его комплексов. Но Церковь не должна потакать человеческим неврозам, наоборот, она должна бороться с ними. Помогать освободиться от ненужных страхов, страстей, невежества.

Болезнь или беснование?

— Как отличить человека с психологическими или психическими нарушениями от бесноватого?

о. Константин: В древности никакой психиатрии не было. Люди с психическими проблемами ходили по улицам и пугали своим поведением окружающих. Это воспринималось как беснование. Сегодня мы понимаем, что часто это не беснование, а психическая болезнь, например истерический невроз.

Но есть реальное беснование. Оно может проявляться от соприкосновения со святыней. Хотя и здесь бывают моменты психической болезни, которая проявляется в излишней впечатлительности: человеку сказали, что он бесноватый, и он начинает соответствовать этой модели.

Мне кажется, что признаки беснования проявляются при конфликте с правдой, добром.

Например, если человека раздражает все, что связано с добром, с любовью, а ненависть, злоба его привлекает, тогда можно подозревать беснование. Тот же террорист может быть не просто зомбированным, но и бесноватым. Любой человек, который активно грешит и находит в этом удовольствие, может быть бесноватым, даже если выглядит благополучным. И ведь огромное количество людей не подозревает о себе, что они бесноватые. Но в ситуациях, когда надо сделать выбор, это беснование проявляется.

Вот как 20-е и 30-е годы прошлого века люди разрушали храмы, требовали расправ над священниками и жестоко расправлялись — радуясь тому, что людей мучают. Что это? Мне кажется, это не просто психологическая запущенность.

— А что вы можете сказать про отчитки?

о. Константин: Отчитка — это абсолютно не соответствующее православному преданию явление. Вот если вы скажете про отчитку афонскому монаху, ему это покажется странным. Хотя теперь они привыкли, что приезжающие из России про это говорят. Отчитка отсутствует в святоотеческой традиции, экзорцизм, как практика, появился сначала у римо-католиков. У нас же — исповедь, Причастие, добрая христианская жизнь изгоняют бесов из человека.

— Но ведь во время отчиток люди кричат не своими голосами и так далее…

о. Константин: А не факт, что это беснование. Возможно, это какие-то психические явления, объяснимые с медицинской точки зрения. Знаю случаи, когда священники говорили некоторым психически неуравновешенным прихожанам, что они бесноватые, и те этому верили и, действительно, начинали при виде храма рычать и лаять, то есть следовали той модели, на которую их сориентировали.

Еще до 1917 года российский психотерапевт Краинский написал книгу «Кликушество и беснование», где описывает такие механизмы.

Поэтому я не уверен, что лай и ор обязательно означает беснование.

Вообще отчитки часто превращаются в шоу: люди приезжают один раз, а им говорят, что надо ездить регулярно. И они начинают ездить и участвовать в спектаклях, которые там разыгрываются, некоторые даже поселяются поблизости — и сами верят, что они бесноватые. Но мне кажется, что беснование проявляется более тонко и страшно — скорее, в том, что кто-то учиняет над людьми расправы или подписывает документы, из-за которых гибнут люди, чем в том, что кто-то кричит на Литургии.

Да в каком-то смысле все мы бесноватые, ведь мы грешим и потакаем каким-то грехам. И чем больше человек потакает какой-то страсти, тем больше он чувствует, что им руководит какая-то сила.

Просмотры (94)

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Перейти к верхней панели